В 1803 г. и Россия назначила своего посланника в Рим: им стал известный московский библиофил и эрудит граф Д.П. Бутурлин. В том же году, 6 октября, по представлению Коллегии иностранных дел Александр I подписал указ об учреждении греко-российской церкви при римской миссии. Был утвержден штат с одним священником и двумя церковниками (т.е. псаломщиками). Синоду было поручено к весне 1804 г. «приготовить церковь со всею к оною потребностью». Эти приготовления недвусмысленно указывают на то значение, которое российское правительство придавало вновь учреждаемому дипломатическому представительству. Обычно практика была несколько иной: церкви при посольствах учреждались по происшествии некоторого времени, необходимого для обустройства представительства. В данном случае это задумывалось актом единовременным: ведь посольство открывалось в таком особом городе, как Рим, и в таком особом государстве, как папское.

Церковь изначально предполагалось освятить во имя святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Это было весьма символическим актом: ведь папа римский декларативно объявлял себя непосредственным преемником апостола Петра, трактуя с XI в. православную Церковь как схизматическую, раскольническую, безблагодатную. таким образом, русский храм с посвящением св. Петру напоминал бы католичеству, в его столице, что именно православие сохраняет апостольскую преемственность, а отнюдь не папство. Кроме того, Синод, посвящая будущий храм двум первоверховным апостолам, выказывал уважение месту, где хранились их мощи: это лежало в русле древнехристианской традиции.

Однако в 1803 г. в Риме не появился ни Петропавловский храм, ни российский посланник Бутурлин: в тот момент вспыхнул громкий дипломатический скандал. Он был вызван выдачей Папским правительством во Францию, по требованию Наполеона, французского эмигранта-монархиста Вернега, поступившего на дипломатическую службу империи и принявшего российское подданство (!). Весьма вероятно, что петербургский кабинет использовал это возмутительное обстоятельство, как повод к разрыву дипломатических отношений, в которых не испытывал особой необходимости.

На протяжении последующих лет никаких попыток с обеих сторон к возобновлению отношений не происходило – вплоть до Венского конгресса 1815 г., где в стане легитимных государств-победителей было представлено и Папское. Во время конгресса папский статс-секретарь, кардинал Консальви, встретился с Александром I, предложив ему наладить двусторонние отношения, и даже пригласил царя в Рим. Однако русское правительство по-прежнему не желало видеть папского нунция у себя дома и проводило политику «односторонней» дипломатии, назначая в Рим своих посланников и не позволяя понтификам аккредитовать ответные миссии.

Так в 1815 г., сразу после Венского конгресса, в Папское государство прибыл первый русский посланник, протестант-голландец Тюиль ван Сероскеркен. В соответствии с позицией Империи он осуществлял чисто светское представительство, имея главной задачей пересылку в Петербург папских актов, касавшихся российских католиков (а в Петербурге уже решали передавать их по адресу или «класть под сукно»).

Представительство, таким образом, играло роль «канала», соединявшего Святейший престол с империей и исключавшего какую-либо прямую связь Рима с российскими католиками. Такой тактике неукоснительно придерживались и все последующие посланники России при Святейшем престоле в XIX в. Представительство имело к тому же пониженный статус – миссии, а не посольства.

Ван Сероскеркен пробыл в Риме около двух лет, ничем особым не отметив собственное пребывание. Сменивший его в 1817 г. А.Я. Италинский, напротив, оставил яркий след в истории русской дипломатии. Италия ему была хорошо знакома: свою карьеру он начал в 1790-х гг. в столице Неаполитанского королевства. Опытный политик, Италинский блокировал (в соответствии с установкой российской дипломатии) любые попытки кардинала Консальви к установлению двухсторонних отношений между государствами.

Что касается учреждения православной церкви в Риме, то Италинский, которого папа Лев XII охарактеризовал как «схизматика (т.е. православного – М.Т.) по этикету, философа по убеждению», заниматься, видимо, спешил, несмотря на существовавшую синодальную резолюцию 1803 г. Вероятно, имелось в виду, что устройство «схизматического», согласно католицизму, храма могло вызвать негативную реакцию в среде ультрапапистов, и усложнить и так непростые и отнюдь не добросердечные отношения между двумя государствами. Тем не менее, спустя 5 лет после приезда Италинского в Рим, в 1823 г. храм был освящен, в здании самой миссии, на Корсо, 518. Когда дипломаты в 1828 г. переехали в палаццо Одескальки на пьяццу Санти Апостоли, с ними переехала и церковь: по этому случаю она была декорирована заново. Тем временем в 1830-1831 гг. дипломатические отношения подверглись очередному испытанию из-за польского восстания: национально-освободительное по содержанию, оно имело и сильную религиозную составляющую, так как все инсургенты были католиками. Русские священники покинули Рим…

Вновь церковь в Вечном Городе была открыта в 1836 г. Знаменательно, что ее посвящение было изменено: вместо первоначально Петропавловской теперь тут была учреждена церковь с титулованием «верноподданнического» оттенка – во имя св. Николая Чудотворца, небесного покровителя царствовавшего правителя.

Именно с 1836 г. началась регулярная деятельность русского храма в Вечном Городе. Она продолжалась непрерывно тридцать лет, по 1866 г., и хорошо прослеживается по клировым ведомостям, которые Синод ежегодно получал из Рима.

Возможно, учреждение храма, повышавшее статус представительства, являлось косвенным свидетельством тогдашнего сближения Рима и Петербурга. Как считает Дж. Берти, его причиной было общее желание найти союзников в противостоянии назревавшей европейской революции. Сближению, возможно, способствовал и визит в 1838 г. в Рим наследника престола, царевича Александра Николаевича, послуживший преддверием к посещению столицы Папского государства самим царем (в 1846 г.).

Конец 1830-х гг. ознаменовался, впрочем, очередным кризисом российско-ватиканских отношений: в 1839 г. была торжественно объявлена ликвидация Брестской унии 1596 г. и присоединения к Русской Церкви полутора миллионов украинцев-униатов. Папа, однако, не предпринял каких-либо резких дипломатических шагов и межгосударственные отношения, пережив серьезный кризис, сохранились.

Вне сомнения, учреждение посольской церкви в Папском государстве не могло не обойтись без заинтересованного участия российского посланника, каковым в данном случае стал князь Г.И. Гагарин. Для вящей практичности МИД упразднил посольский храм в столице Великого герцогства Тосканского (необходимость в нем ввиду снижения общего интереса России к Тоскане значительно снизилась) – таким образом, появление нового храма было представлено МИДом как акт переноса церкви из одного итальянского города в другой. Непосредственным «перемещением» храма занимался российский посланник в Тоскане Кокошкин, который предпочитал жить в Риме, а не во Флоренции (возможно, идея переноса церкви принадлежала лично ему). Новый храм разместили в палаццо Дориа Памфили на пьяцца Навона, в наемном помещении, аренду за которое выплачивало МИД.

Как и все другие заграничные русские церкви, римская была номинально включена в состав С.-Петербургской (тогда столичной) епархии и управлялась петербургской консисторией, однако во многом, прежде всего – материально, зависела от Министерства иностранных дел и именовалась «посольской».

Первым постоянным русским священником в Папском государстве стал в 1836 г. иеромонах Герасим, которого перевели в Рим из упраздненной церкви во Флоренции (вместе с самою церковью). Именно о. Герасим занялся устройством нового храма при активном участии посланника князя Гагарина, который выделял на это даже собственные средства.

К церковному делу российская миссия привлекла пансионеров Академии Художеств, находившихся в Италии. В письме от 27 сентября 1838 г. Карл Брюллов так писал в Общество поощрения художников: «Теперь все русские художники, находящиеся в Риме, взяли на себя согласие Господина посланника пожертвовать для украшения оной своими трудами; мне досталось написать Царские двери» (художник написал шесть медальонов на меди, диаметром около 35 см каждый).

Изучение архива русской церкви в Риме позволило выявить имена привлеченных мастеров, прежде неизвестные. Композиция иконостаса принадлежит К.А. Тону, знаменитому впоследствии строителю московского собора Христа-Спасителя. Кроме Брюллова, в написании образов участвовали другие молодые художники, учившиеся в Риме и вошедшие позднее в когорту мастеров академической школы. Художник Ф.А. Бруни украсил правые двери иконостаса храмовым образом св. Николая Чудотворца, художник А.Т. Марков – левые двери, образом св. Александра Невского. Эти иконы имеют программный смысл, представляя небесных покровителей Николая I, при котором церковь сооружалась, и Александра I, при котором был основана. Несмотря на многочисленные переезды посольской (с 1921 г. – приходской) церкви из одного римского палаццо в другой, иконостас, исполненный русскими мастерами в 1830-х гг., прекрасно сохранился и до ныне.
Для высоких лиц империи церковь, очевидно, была в списке мест, обязательных для посещения. Оказала ей внимание и Великая княгиня Елена Павловна, побывавшая в Риме в 1840-х гг. Она подарила храму два больших образа, написанных художниками-академистами И. Ксенофонтовым и П. Плещановым (иконы св. царицы Елены, своей небесной покровительницы, и св. великомученицы Екатерины).

В 1844 г. в Венеции, в греческом соборе св. Георгия, настоятель храма, о. Герасим, был посвящен в сан архимандрита. Почетный сан архимандрита, присущий обычно игуменам монастырей, был необходим о. Герасиму как настоятелю «престижной» церкви. Очень возможно, что подобному «возвышению» настоятеля способствовал намечавшийся на 1845-1846 г. визит царя в Италию: священник в Риме должен был его встретить достойным образом.

С того момента св. Синод назначал в Рим иереев исключительно из состава «черного» духовенства и в сане архимандрита (служившем, как нам кажется, в первую очередь для «представительских» целей). Назначение в Рим монашествовавших, возможно, являлось проявлением и дипломатического этикета – во избежание раздражения целибатного католического клира семейными русскими батюшками. Может быть, учитывался и менталитет римлян, которые, несомненно, были бы шокированы священниками, окруженными своими официальными детьми.

В 1845 г. посольский храм поменял адрес, въехав в новое помещение в палаццо Джустиниани, близ Пантеона. Очень возможно, что и этот факт был связан с визитом царя в Папское государство (помещения для храма подыскивали российские дипломатические работники; оплату за их наем производил МИД).

Николай I прибыл в Рим в начале 1846 г. Его встреча с Григорием XVI внешне прошла успешно, закончившись подписанием в следующем, 1847 г., двустороннего соглашения, где, однако, папскому представителю в России опять-таки не предоставлялось никаких прав по части сношений с католическими подданными империи (из-за этого договор 1847 г. ватиканская дипломатия справедливо назвала не «конкордатом», а «урегулированием», «аccomodamento»). Формулировкой двустороннего соглашения с понтификами, первого в истории обеих держав, занялся специально посланный в 1846 г. царем в Рим опытный государственный деятель граф Д. Блудов, добросовестно выполнивший поставленную перед ним задачу по ограничению папского влияния в России.

В 1849 г. архимандрит Герасим скончался в Неаполе, где и был погребен на несохранившемся «Английском» кладбище. После него настоятелем церкви был назначен ученый монах, профессор кафедры философии Киевской Духовной Академии, архимандрит Феофан (Авсенев). Однако всего через три года он, в 1852 г., скончался (похоронен на некатолическом кладбище Тестаччо в Риме. После смерти о. Феофана, в 1852-1855 гг., здесь служил архимандрит Иаков, прежде бывший игуменом знаменитого Кирилло-Белозерского монастыря. Служение о. Иакова пришлось на один из самых острых моментов в российско-ватиканских отношениях: разразился так называемый Восточный кризис, закончившийся Крымской войной.

Политическому конфликту, вызванному борьбой за власть в Средиземноморье, обе стороны придавали религиозный характер. Папа Пий IX все же проводил достаточно сдержанную политику (в отличие от французского духовенства, представлявшего Крымскую войну как новый крестовый поход). Знаменательно, что в самый разгар Крымской войны он вполне доброжелательно встретил в Риме известного впоследствии церковного историка, о. Порфирия (Успенского), официально в тот момент – паломника, а в действительности имевшего церковно-дипломатическую миссию по укреплению позиций России.

Действия настоятеля римской церкви архимандрита Иакова во время Крымской войны неизвестно. Незадолго до ее окончания, в 1855 г., он был отозван в Россию (перед возвращением он отреставрировал на свои средства иконостас храма), где вскоре «пошел на повышение» и был хиротонисан во епископа. С 1855 г., после отъезда о. Иакова, и по 1860 г. в Риме настоятельствовал архимандрит Софроний (в миру Степан Сокольский). Впоследствии, по возвращении в Россию, он занял кафедру епископа Туркестанского и Ташкентского (умер в 1877 г.). Его сменил архимандрит Палладий, остававшийся в Папском государстве до 1864 г.

В XIX в. для большинства настоятелей римской церкви назначение в Папское государство (позднее в столицу объединенной Италии), и одновременное (или предварительное) получение сана архимандрита было важной ступенькой в их церковной карьере – по возвращению на родину они, как правило, становились епископами, получая кафедру. Менялись настоятели достаточно часто, что еще раз говорит о том, что жизнь римской церкви подвергалась сильному влиянию политических обстоятельств и разного рода проектам МИДа, причем порою наносился явный вред пастырскому служению: православная община нуждалась в постоянном священнике, а не во временно «командированном».

И необходимость в пастырях действительно существовала, т.к. в Риме к середине XIX в. сложилась крупная русская община. В приход она официальным образом не оформилась, т.к. по статусу посольские церкви были бесприходными. Однако, как и другие посольские храмы в Западной Европе, церковь в Риме de facto (но не de jure) играла роль приходской. Священники при посольстве крестили, венчали, отпевали, и метрические книги с их соответствующими записями являются ценным источником сведений о жизни русской колонии на берегах Тибра.

Опасалась ли римская курия влияния православного клира в Папском государстве? Думается, что особых тревог русские священники в Риме у католической власти не вызывали, ибо занимали в Вечном Городе весьма скромное положение, обслуживая колонию дипломатов и иных россиян. О какой-либо «пропаганде» православия в Риме или о так называемом прозелитстве в изучаемую эпоху упоминаний нет.

И все-таки можно предположить, что некоторые опасения католическое священноначалие испытывало. Тому могли быть и основания, т.к. в середине XIX в. разразился скандал, связанный с переходом из католицизма в православие (т.е. согласно католической точке зрения той поры – уходом в раскол, к «схизматикам») французского священника, Рене-Франсуа Гюэтте, принявшего новое имя Владимир. Этот переход (отступничество, еще раз подчеркнем, для католической Церкви) был совершен благодаря деятельности русской посольской церкви в Париже, которую посещал падре до обращения. Приняв православие, о. Владимир Гюэтте, как это бывает с неофитами, принялся обличать папство, выпустив ряд полемических памфлетов.

В те годы отношения России с понтификами характеризовались постоянным ухудшением. После смерти Николая I и окончания Крымской войны у римской курии возникли, в очередной раз, иллюзии, что новый самодержец российский будет более благожелателен по отношению к Риму и к его стремлению непосредственно руководить религиозной жизнью российских католиков, через своих нунциев. Однако предпринятая с этой целью папская миссия в 1856 г. (ее официальным поводом было принесение поздравлений Александру II с его восхождением на трон) провалилась.

В 1859 г. Пий IX направил Александру II протестующее письмо, где заявлял, что договор 1847 г. остался мертвым. В целом Папа Римский был формально прав: жесткая политика России по отношению к папам своего содержания не изменила. Но и это письмо не возымело действия.

В начале 1860-х гг. вспыхнуло очередное восстание поляков, горячо поддержанное как итальянской общественностью, ощущавшей «польское дело» сродни своему Рисорджименто, так и папством, вновь заговорившем о преследовании католиков в российской империи. Со своей стороны, Россия стала поддерживать, исходя из собственных внешнеполитических интересов, объединительную политику Виктора-Эммануила II, принципиально направленную против политических прерогатив папства. Ухудшение межгосударственных отношений, до поры до времени, не препятствовало существованию в Риме дипломатического представительства России и его православной церкви.

Сменивший в 1864 г. о. Палладия архимандрит Порфирий (в миру Георгий Иванович Попов; до назначения в Рим он читал патристику в Московской духовной академии) был, помимо и духовным писателем – его перу, в частности, принадлежат «Письма из Рима», печатавшиеся в середине 1860-х гг. в журнале «Православное обозрение». Архимандрит Порфирий скончался в Риме в 1866 г., и по традиции был похоронен на некатолическом кладбище Тестаччо.

Следующему архимандриту, о. Гурию (впоследствии – архиепископ Таврический), прибывшему в столицу Папского государства в начале 1866 г., тут же пришлось пережить апогей российско-ватиканского кризиса. Раздражению курии, вероятно, способствовал теплый прием, оказанный в Петербурге ранее, в 1865 г., «ренегату» о. Владимиру Гюэтте. После выхода своей книги о «схизматическом» папстве он получил высокую государственную награду из рук царя (конечно, по указке МИДа). Однако истинную тревогу у пап вызывало их политическое положение и возраставшая изоляция в Европе. В 1866 г. правительство Виктора-Эммануила заключило антипапский и антиавстрийский военный альянс. Первоочередной целью союза для короля-объединителя была область Венеции, и, в ближайшей перспективе, – Папское государство.

Весной 1866 г. союзники объявили войну Австрии, в которой Россия заняла проитальянскую позицию. В результате Пий IX разорвал дипломатические отношения с Петербургом, и дипломатический корпус, вместе с православным клиром, был вынужден покинуть Рим…

Разрыв произошел накануне Пасхи, и русское духовенство, дабы не пропустить праздника, вынуждено уехало в Неаполь, где все еще действовала (последние дни) русская православная церковь. В письме российского вице-консула в Неаполе Н. Мутояни (грека по национальности) от 15(3) мая 1866 г. к о. Михаилу Орлову, настоятелю неаполитанской церкви, пребывавшему в тот момент во Флоренции, подробно описывается о пребывании в Неаполе всего римского клира – архимандрита Гурия, диаконов и певцов.

Таким образом, о. Гурий стал свидетелем драматического конца двусторонних дипломатических связей между Папским государством и Россией. Они просуществовали менее двух десятилетий, а из-за их крайней ограниченности, по сути никогда не приобрели характер истинных межгосударственных отношений. В наступательном движении процесса объединения Италии, объективно направленного против «земных» прерогатив папства, Россия была заинтересована в политическом поражении Папского государства и не скрывала этой своей позиции.

 

Посольская церковь в столице Итальянского королевства

«Римский вопрос», а именно существование Папского государства в качестве главного препятствия на пути к объединению Италии, был одной из главных европейских проблем рубежа 1860-70-х гг. Российская внешняя политика в принципе поддерживала Рисорджименто, подтвердив это признанием объединенного королевства уже в 1862 г.

Вероятно, в середине 1860-х гг. в Петербурге полагали, что вопрос о падении папской власти над Римом уже решен – об этом косвенно свидетельствует указ 1867 г. об утверждении штата римской церкви в составе архимандрита-настоятеля, диакона и двух псаломщиков, подписанного Александром II. Знаменательно, что указ был подписан в момент, когда российско-ватиканские отношения были прерваны – значит, русская церковь устраивалась не в столице Папского государства, а в (будущей) столице объединенного Итальянского королевства. Тем не менее в течении нескольких лет это решение оставалось только на бумаге – русская дипломатия, как и вся Европа, ждала окончательного разрешения «римского вопроса».

В 1870 г. сопротивление папы объединительному движению было окончательно сломлено, а Рим провозглашен столицей Итальянского королевства, со всеми вытекающими для внешней политики России последствиями. В период решительных боев итальянских войск с папскими, в июле-сентябре 1870 г., Россия придерживалась нейтралитета, однако нейтралитета благожелательного по отношению к савойскому (теперь – общеитальянскому) королю.

В целом, как российское правительство, так и русская Церковь могли быть только довольны подобным исходом дела. Правительство надеялось на союзничество с новой Италией в деле восстановления позиций России в Европе и пересмотре унизительного Парижского договора 1856 г. Церковь же откровенно выражала удовлетворение по поводу присоединения Рима к Италии, справедливо полагая, что это обстоятельство значительно уменьшит могущество папства и урежет его аппетиты в отношении восточных христиан. Позицию русской Церкви в отношении «римского вопроса» подробно осветил протоиерей Стефан Никольский, выразивший радость по случаю падения земной власти пап, которая, по мнению автора, противоречила принципам христианства. При этом в своем очерке он постарался разделить низший католический клир, сумевший соединить свою преданность Церкви с патриотизмом, от политиканства пап.
В 1871 г., почти сразу после переезда короля Виктора-Эммануила II из временной столицы Италии, Флоренции, в Вечный Город, и, соответствующего переезда туда российского посольства, «дипломатическая» церковь в Риме возобновила свою деятельность.

Первым римскими настоятелем, после шестилетнего перерыва, был назначен архимандрит Александр (в миру Андрей Кульчицкий), остававшийся на этой должности до 1877 г. – русская Церковь и МИД продолжили курс, выработанный с первых лет существования в Риме «дипломатического» храма. Сюда назначались исключительно монашествующие священники в почетном сане архимандрита. В 1878-1880 гг. тут настоятельствовал архимандрит Николай; в 1880-1881 гг. архимандрит Митрофан; в 1881-1884 гг. архимандрит Никон (в миру Филипп Егорович Богоявленский), в 1884-1897 гг. архимандрит Пимен (в миру Дмитрий Дмитриевич Благово).

Почему настоятели менялись так часто? Ведь по сути такая практика противоречила основополагающим принципам христианского пастырства: настоятель храма должен был знать своих прихожан, руководить их духовной жизнью и проч. Прибывавший же в Рим священник чаще всего через несколько лет сменялся другим, не успевая освоиться ни с Италией, ни с римской колонией россиян.

Вероятно, это обстоятельство было результатом «внешнеполитического» происхождения храма, его чрезмерной подверженности «администрированию». В самом деле, священники назначались по выбору МИДа, и смена послов могла вызывать и смену настоятелей. Св. Синод рассматривала назначение в Рим, как весьма почетную «командировку»: для священников-иеромонахов назначение в Италию, за редким исключением, было важной ступенькой в их дальнейшей карьере, заканчивавшейся обычно хиротонией, посвящением в епископы. Для сравнения заметим, что «семейный» священник, о. Левицкий, настоятельствовал бессменно во Флоренции в течении почти полувека.

О пребывавшем в Риме в конце XIX в. архимандрите Пимене (Благово) стоит упомянуть особо, т.к. это духовное лицо занимает видное место в истории русской культуры. Высокообразованный, из старинного дворянского рода, он принял в 1880 г. монашеский постриг. Его главный литературный труд, «Рассказы бабушки, собранные ее внуком Д. Д. Благово», стал своеобразным памятником целой эпохи. В Риме архимандрит Пимен, вместе с послом Н.Н. Влангали, устроил российский странноприимный дом св. Станислава, собрал ценную библиотеку, написал воспоминания о московской жизни. Он скончался в 1897 г. и похоронен на римском кладбище Тестаччо.

Сменившему архимандрита Пимена архимандриту Клименту (в миру Константин Верниковский) принадлежит почин строительства русского храма.

Идея сооружения церкви в «римско-католическом престольном граде», как назывался иногда русскими священниками Вечный Город, обсуждалась давно.

Начало было положено вдовой надворного советника, Елизаветой Ковальской, которая в 1880 г. обратилась в Священный Синод с просьбой разрешить соорудить за ее счет храм на кладбище св. Лаврентия (иначе Верано) – дабы «почтить память супруга, служившего в Риме» (Ковальский служил при российском посольстве).

Церковные власти, по заведенному обычаю, решили навести справки о ней и о ее иниативе в Риме. Русский посол, барон К.К. Икскуль, на запрос Синода ответил так: «Храм во всемирном центре римско-католической веры должен соответствовать высокому значению Православия и, по крайней мере, не уступать в размерах и изящности некатолическим храмам, которые с 1870 г. строятся в Италии <…> средства Ковальской не достаточны». В результате вдова разрешения не получила…

Почему благочестивая инициатива вдовы получила отрицательный ответ от церковных властей? Вероятно, в подобном исходе был заинтересован прежде всего посол, принадлежавший к лютеранской конфессии и посему равнодушный, если даже не враждебный к идее православного храмостроительства (ему же в течении многих лет удавалось тормозить дело возведения посольского храма во Флоренции). Таким образом, посольская церковь оставалась пребывать внутри наемного помещения.

На рубеже XIX-ХХ вв. ее староста, русский житель Рима . А. Протопопов за свой счет снабдил храм богатой ризницей, утварью, иконами. Он же хотел устроить за правым клиросом придел во имя святителя Алексия Московского в память о рождении наследника-цесаревича. Эта идея носила ярко-выраженный верноподданнический характер, но Синод и ее из-за осторожности отклонил. Точные мотивы отрицательного решения неясны. Как всегда в жизни церковного зарубежья, Синод опирался на мнение дипломатов, которые в те годы готовились к сооружению «настоящей» церкви в Риме и, вероятно, не желали распыления средств и усилий.

Архимандрит Климент (впоследствии епископ Винницкий) с самого начала своего настоятельства, в 1897 г., заявил о «потребности иметь православный храм, отвечающий достоинству Православия и величию Отечества».

Впервые Россия сооружала собственный православный храм в многовековой столице католицизма. Уже в 1898 г. начался сбор средств, который в 1900 г. был официально разрешен Николаем II, внесшим «царскую лепту» в 10 тыс. рублей. Для сбора средств архимандрит Климент выезжал даже в Москву, где ему удалось получить деньги от Великих князей Сергея Александровича и Михаила Николаевича, от московских фабрикантов и сибирских золотопромышленников – всего было собрано 265 тыс. итальянских лир. Тем самым проект приобретал нужный размах и резонанс.

Русский житель Рима, граф Л.А. Бобринский, обещал подарить для строительства храма свой дом, виллу Мальта, и сад в самом центре города.

К сожалению, новый настоятель, назначенный в 1902 г., архимандрит Владимир (в миру Всеволод Путята) стал проводить иную линию: поставил под сомнение ценность участка Бобринского из-за его якобы труднодоступности (вилла Мальта отошла наследникам Бобринского, скончавшегося в 1915 г., а затем – Ордену иезуитов, владеющему ею и сейчас) и предложил искать другое место. Архимандрит отверг первоначальную кандидатуру архитектора, М.Т. Преображенского, строителя русской церкви во Флоренции, и стал продвигать своего кандидата, архитектора А.-Э. Ю. Ягна.

Споры разделили участников церковного строительства, но дело все-таки двигалось: в 1906 г. был образован строительный комитет, куда вошли российские дипломаты в Италии, члены русской колонии в Риме и, конечно, сам архимандрит Владимир. Учреждение строительного комитета с участием дипломатов было уже отработанным приемом в практике строительства зарубежных храмов при участии МИДа: таким образом, осуществлялся государственный контроль за ведением дела и за расходами средств.

Начало XX в. характеризовалось повышением интереса итальянского правительства к России, что несомненно способствовало различного рода русским инициативам в Риме. Известно, что Виктор-Эммануил III сразу после восшествия на престол в 1900 г. отправился в Петербург, давая тем самым понять о возможном сближении (Россия этим воспользовалась мало). Немаловажным обстоятельством являлся брак короля с принцессой Еленой Черногорской, славянкой по происхождению и первоначально православной по вероисповеданию. Несмотря на обязательный переход в католичество перед браком с итальянским принцем (в 1896 г.), она продолжала оказывать покровительство православным жителям королевства.

В 1909 г. в Раккониджи состоялась давно подготавливавшаяся встреча между двумя монархами, закончившаяся подписанием тайного договора. Это был крупный успех внешней политики Италии, которой, по разным причинам, петербургский кабинет длительное время не уделял подобающего внимания.
В те годы в жизни русского зарубежья произошло важное событие: впервые за всю историю Русской Церкви была учреждено заграничное епископство, названное Кронштадтским. Оно было инициировано МИДом и согласно изначальной идее должно было служить нуждам российского духовенства и его православной паствы, пребывавшим за рубежом (и, конечно, эффективному административному контролю). Это важнейшее предприятие закончилось фиаско – не из-за порочности идеи, а из-за действий архимандрита Владимира, ставшего епископом Кронштадтским (с резиденцией в Риме). В 1911 г. после многочисленных нареканий владыка Владимир был отозван в Россию, а епископство прекратило свое существование.

Бесславно отбывшего на родину преосвященного Владимира сменил архимандрит Дионисий (в миру Константин Николаевич Валединский), служивший в Риме в 1912-1913 гг. Одним из первых его дел стала подготовка и издание «Спутника русского православного богомольца в Риме» (Рим, 1912) – тем самым, римская церковь внесла большой вклад в поддержке русскому паломничеству в Италии.

При о. Дионисий строительное дело разивалось: осенью 1913 г., в результате представления Синода, Николай II разрешил сбор пожертвований по всей России, а летом 1914 г. Госбанк открыл особый счет в С.-Петербургской конторе. Строительный Комитет составил обращение к православным России с патетическими словами: «… Престол Божий поставлен в наемной квартире». Но и о. Дионисию не довелось довершить дело до конца. В 1913 г. он был отозван в Россию, где, по установившейся практике «пошел на повышение» и был поставлен во епископа Кременецкого. Впоследствии он стал одной из важнейших фигур русской Церкви в XX в., возглавив православную Церковь в Польше.

О государственном интересе к сооружению храма в столице католического мира свидетельствует и привлечение к делу зодчего В.А. Покровского. Этот архитектор в те годы выполнял самые ответственные заказы петербургского двора. Он строил, в частности, летнею резиденцию царя в Царском Селе и был вхож в самые высокие сферы. То, что спроектировал Покровский для Рима, соответствовало идее «торжества православия», вкладывавшейся организаторами в храмостроительство. Архитектор задумал огромный собор, высотой почти 70 метров, увенчанный могучей башней. Купол, по замыслу Покровского, должен был быть покрыт золотой мозаикой, с тем, чтобы русский храм был виден из дальних пригородов Рима.

В 1914-1916 гг. в церкви настоятельствовал архимандрит Филипп (репрессированный после революции в России). В 1915 г. он сформировал новый состав Строительного Комитета, возглавленный теперь князем С.С. Абамелек-Лазаревым. Князь навязал Комитету другого, уже четвертого по счету, архитектора – Винченцо Моральди. Проект итальянца был подвергнут экспертизе и серьезной критике архитектором В.А. Субботиным, надзиравшим тогда за строительством русской церкви в Бари. Комитет все же принял проект Моральди и при его содействии приобрел на имя российского посольства участок на набережной Тибра, близ Понте Маргерита (Lungo Tevere Arnaldo da Brescia). В 1915 г. совершилось важнейшее событие: в присутствии дипломатического корпуса и важнейших лиц Рима храм был заложен…

Новый этап в истории римской общины был связан с назначением в Италию в 1916 г. архимандрита Симеона (в миру Сергей Григорьевич Нарбеков). По словам митрополита Евлогия, основателя эмигрантской епархии в Западной Европе, «хороший, вдумчивый монах»; архимандрит Симеон служил здесь почти полвека (умер в 1969 г.; похоронен на кладбище Тестаччо).

Храмостроительство пришлось на важный момент сближения двух стран – вступление Италии в первую мировую войну на стороне Антанты. Этому предшествовал медленный отход Италии от альянса с Германией и Австрией, и переориентация на союзников. Второго августа 1914 г. Италия объявляет о своем нейтралитете, который ей был нужен для пересмотра своей внешней политики, и, в частности, ее русской части (193). Одновременно из Петербурга в Рим поступали разного рода сигналы, «приглашавшие» итальянское правительство к военному союзу. Итальянская политика в отношении России, впрочем, в начале XX в. имела характер двусмысленный: заинтересованная в сдерживании Австро-Венгрии на Балканах, Италия опасалась там славянской экспансии, а также превращения России в средиземноморскую державу. Тем не менее в марте 1915 г., при посредничестве лондонского кабинета, Италия вступила в формальные переговоры о вступлении в Антанту, а в 1916 г. объявила войну Германии.

В том же году скончался князь Абамелек-Лазарев, увядшее из-за войны строительство увяло было вовсе оборвано во время революции. В 1924 г. земельный участок, где начали было строить церковь, захватило советское посольство, как государственная собственность, а затем продало. Теперь по месту, где должны были высится купола и восьмиконечные кресты, мчатся машины…

 

Приход Св. Николая на виа Палестро

После революции 1917 г. сотрудники императорского посольства предвидя, что у посольской (по статусу) церкви могут возникнуть имущественные споры с новым, советским представительством произвели формальное отчуждение общины от посольства. Затем члены общины образовали официальный независимый от кого-либо приход, получивший статус юридически ответственного лица (Ente morale), существующего до сих пор. Так и в Риме после революции произошло «отделение Церкви от государства».
При устройстве церкви в 1920-х гг. трехэтажный особняк, подаренный общине княжной Чернышевой, был значительно переделан. Под храм была отведена левая половина первого этажа. Строительный проект составил инженер Ф. Поджи и архитектор князь В.А. Волконский, много заботившийся о храмостроительстве. Первоначально был выработан крестообразный план церкви, но, к сожалению, близость соседнего участка не позволила устроить левую ветвь креста. Со стороны двора сделали особую пристройку с полукруглой апсидой для передней части церкви (начиная с солеи). Были убраны внутренние перегородки и сооружены арки, придавшие храму уютный вид. Алтарь и предалтарные арки выложены золотой мозаикой и зеленым мрамором, сообщающими залу, особенно при дополнительном освещении, особую красоту и торжественность.

На парадной лестнице, при входе в церковь, установлены мраморные памятные доски с выражением молитвенной благодарности устроителям Свято-Никольского русского храма: архимандриту Симеону, княжне М.А. Чернышевой и княгине С.Н. Барятинской.

Хотя церковь часто «переезжала» с одного места на другое и подвергалась ограблениям, большая часть старинного и ценного убранства все-таки сохранилась. Подлинным украшением храма стал иконостас, сооруженный в 1830-х гг., в основном, на средства посла при Папском Дворе, князя Г.И. Гагарина. Композиция деревянного, выкрашенного под мрамор, с позолотой, иконостаса принадлежит К.А. Тону. Одноярусный и высокий, в классическом стиле, иконостас напоминает работу этого мастера для Казанского собора в Петербурге. На фризе иконостаса – надпись: «Благословен Грядый во Имя Господне».
Иконостас увенчан четырехконечным крестом. Образа иконостаса написаны в академической манере. Наибольшую ценность, конечно, имеют брюлловские Царские врата. Художник написал шесть медальонов на меди, диаметром около 35 см каждый. Наиболее удачны образа Евангелистов, выполненные очень выразительно, хотя и не по иконописным канонам.

Образы Спасителя и Божией Матери написаны художником Гофманом, причем в изображении Богородицы видно влияние (по крайней мере, композиционное) «Сикстинской Мадонны» Рафаэля.

Правая дверь украшена прекрасным храмовым образом св. Николая Чудотворца (худ. Ф.А. Бруни), левая – образом св. Александра Невского (худ. А.Н. Марков). Иконы представляют Небесных покровителей двух императоров – Николая I, при котором иконостас сооружался, и Александра I, при котором был основан римский храм.

Над Царскими вратами, по канону, было водружено изображение Тайной Вечери (худ. И.И. Габерцетель), ныне помещенное над алтарным сводом. До переноса в особняк Чернышевой иконостас имел и два боковых образа (дарение Великой княгини Елены Павловны): их пришлось демонтировать. Это – иконы св. царицы Елены (акад. И. Ксенофонтов) и св. великомученицы Екатерины (акад. П. Плещанов), перемещенные теперь в правую боковую часть.

На Горнем месте прежде находилось живописное изображение Распятия (худ. Яненко); ныне оно – в церковной ризнице.

Уже в 1855 г. иконостас был отреставрирован и благоукрашен на средства архимандрита Иакова. В начале века староста Н. А. Протопопов за свой счет снабдил церковь богатой ризницей, утварью, иконами. Он же хотел устроить за правым клиросом придел во имя Святителя Алексия Московского – в честь рождения Наследника-Цесаревича Алексея, но Св. Синод отклонил эту идею.

К числу достопримечательностей храма также относятся: чтимая Иверская икона Божией Матери (у клироса), написанная в 1901 г. насельниками Св. Афона в память императора Александра III, со словами тропаря и следующей надписью на обратной стороне: «Сия икона Пресвятой Богородицы Иверская или «Вратарница» писана и освящена на Афоне и посылается в безвозмездный дар от русских и других святогорских пустынножителей всем русским и православным в Риме и по всей Италии в благословение от святыя горы Афонския. Святая Афонская гора 1901 года января 10 дня»; четыре иконы из мастерской художника Малышева, писанные в 1893 г. в Сергиевом Посаде: две – Св. Николая Чудотворца и Св. Александра Невского, в киотах (прежде стояли на клиросах, теперь – в правой боковой части), и два больших образа Спасителя и Божией Матери (у левой стены); запрестольный крест, стоящий у поминального столика; мощи (кисть) Св. Нифонта, которые выносятся в день праздника Святого, 24 (11) августа; парсуна (портрет на холсте) Святителя Иоасафа Белгородского, написанная еще до прославления Святого (над свечным ящиком); крест-мощевик, дар греческого королевича Христофора Георгиевича (в алтаре); малая икона Св. княгини Ольги, дар ее автора, королевны Марии, в память ее матери королевы Эллинов Ольги Константиновны; большой образ Божией Матери «Вратарницы», или «Портаитиссы», работа афонского монаха Виктора Каравогеоргаса (на задней стене); 18 малых икон Киевских Святых, в двух общих рамах, в васнецовском стиле, из мастерской Плахова (в боковом отделении); 14 малых икон-«праздников» в трех общих крестообразных рамах; икона Покрова Пресвятой Богородицы, работа П. Софронова; икона Св. Варвары в серебряном окладе; два витража: слева – Спаса Вседержителя, справа – Божией Матери (по краям солеи); большой образ Святителя Саввы Сербского, работа Лидии Родионовой, дар братьев-сербов Саввы и Спиро Расковичей (слева, близ поминального «столика»); образ Божией Матери «Знамение», работа В. Зайцева-Лукомского (в правой боковой части); резной аналой греческой работы с иконой Божией Матери (у левой стены); икона Св. Великомученика и Целителя Пантелеимона и его мощи; икона Св. Великомученика и Победоносца Георгия.

В 2019 г. в истории Никольского прихода в Риме была начата новая страница. Решением Синода РПЦ от 26 февраля 2019 года, Ставропигиальный приход Никольского храма вошел в недавно образованный Патриарший Экзархат Западной Европы.